Саида Сахарова. «От сложного - к простому» |
Интернет-ресурсы о Космосе:
KOSMOS-K.RU
Портал COSMOS-H.RU
|
|
| ||||||||||||||||||||||
Во все века влюбленные были такими же, как и в недавних пятидесятых. Да такими же остались и в двадцать первом веке. Едва пролетали первые месяцы влюбленного безрассудства и наступало некоторое просветление сознания, тут же надо было решать: твой избранник избран тобой на века или до первой размолвки. У нас с Геннадием размолвки не было, но что-то как-то поехало не по тем путям. И я задумалась о веках… Однажды солнечным августовским полднем раздался короткий, мужской, звонок у двери моего дома на Петровке и вошел Геннадий, а за ним явно превышая массой светло-серого отличного костюма и несколько старше по возрасту, как мне показалось, и весомее что ли, некто. - Юра, - коротко представил Геннадий. Конечно я знала Юру по многочисленным устным рассказам Геннадия: "О Юре, для Юры, с Юрой". - Юрий Александрович Колосков - долгим эхом прозвучал, мягкий и твердый одновременно, голос. На меня внимательно и прямо посмотрели яркие голубые глаза. Моя рука утонула в крепкой правой, а левая крепкая мужская рука преподнесла роскошный букет, составленный из разноцветных левкоев, цинний, георгинов, роз, ну по меньшей мере для опереточной примадонны в бенефис. Букет букетом… А вот ощущение старшинства, большей ответственности, было присуще Юре и не только по отношению к Геннадию. У нас с Геной не стало отцов с начала Великой отечественной войны, не было старших братьев и сестер, и Юра мягко и твердо восстановил статус кво наших отношений. С Юрием Александровичем Колосковым с той встречи и до последних его дней мы были в неомрачаемой дружбе. Сколько волшебных поездок: на чудные подмосковные реки Медведицу, Клязьму, Истринское водохранилище, Московское море; в Кержацкие или Малинские, Рузские леса за опятами, боровиками, сыроежками, за тем, что в те дни дарил лес, а скорее для дружеского ясного общения, прекрасных посиделок у костра, или на краю высокого берега при Юриных удочках. О его рыбацких увлечениях знал, что называется, весь мир. Сколько шумных застолий в нашем с Геннадием доме среди художников, журналистов, ученых… Сколько чудных праздников в доме Колосковых на Сельскохозяйственной улице, где все освещалось светом ясных глаз отца Юры - Александра Ивановича, меломана, приятнейшего гостеприимного собеседника и подкреплялось кулинарными радостями его мамы Марии Яковлевны, - тайну ее пирожков не возможно было определить так они были вкусны и нежны, и поддерживалось мягкостью мадонны Вали с маленьким сыном, который незаметно, у всех нас на глазах, перешел из состояния Алика и стал стойким продолжателем фамилии Колосковых - Валентином Юрьевичем. Помним с каким не проявляемым мужским восхищением Юра гордился сыном: ненавязчиво для окружающих тот получил аттестат об окончании школы и через месяц спокойно объявил о поступлении на факультет математики в МГУ. Встречались мы с Юрой, можно сказать, не равномерно: заняты были - он своими великими космическими задачами, мы своими - для нас не менее великими, книжными. Но на призыв поехать по грибы, или просто приехать скоротать вечерок, что всегда оказывалось не простым призывом, отвечали без промедления. Однажды, примерно году в семидесятом, в начале осени, в каком-то телефонном разговоре Геннадия с Юрой мелькнуло: "Вологда… Голубые озера… Рыбалка, два дня". И на следующей неделе, выкроив два будничных дня из жесткого поминутного расписания жизни, мы заехали на Сельскохозяйственную уже в полной дорожной амуниции, с котелком, сковородкой, нехитрой посудой в багажнике вишневого "Жигуленка" и палаткой на багажнике. В доме никого из Колосковых старших и младших, кроме естественно Юры. Весь пол в столовой, перекрещенный веселыми солнечными квадратами, устлан удочками, лесками, спиннингами, красными поплавками и блеснами. - Никаких припасов с собой не берем, - указующе поднял ладонь Юра, - с рыбой ничто не сравнится. Юра сиял, выбирая снасть только для Голубых озер, а мы - в предчувствии его радости от улова и своего удовольствия от ухи. И вообще! Блаженство! С друзьями, по замечательным дорогам семидесятых, когда все водители знали дорожные правила и безусловно имели права для вождения. На дорогах, хотя они и не проходили по статусу автобанов, было не суетно. Ощущение уверенности не покидало водителя, да еще это взаимное подмигивание фарами, оповещавшее о гаишнике в ближайших зарослях. Доброжелательство и поддержка были обыкновенным состоянием. Подмигивая фарами, не порицали дорожный, а значит государственный порядок и дисциплину, а ощущали от этого некое мальчишество в минутной победе над стражем порядка. Гаишник знал о водительском заговоре и принимал поражение просто, с хладнокровием смелого, сильного государственного человека. Дорога на Вологду. Вишневый "Жигуленок". И мы трое, распевающие песни, и особенно особую - дорожную про Леху, который советует туркам запирать свои карманы на висячие замки. Солировал при исполнении этой "размашистой" песни Генуля. А мы представляли хор и восхищенную аудиторию. х х х День, начавшийся ослепительным солнцем, превратился в серый. Ну и что?! Не прошло и четырех часов, как сверившись с картой, указателями, и собственной тройной интуицией, мы подъехали к деревне, названную неким Петром Павловичем некоему Виктору, а тем уже Юрию Александровичу. С хозяйкой темно-серого, под стать помрачневшему дню, на высоком цоколе дома - крепости Марфой Савельевной мы договорились в считанные минуты: о ночлеге для вишневой красавицы и о лодке. Не отказавшись попить молочка, похвалив его истинные качества, и напутствуемые белозубо улыбающейся Марфой Савельевной, поплыли в будущее. Уж осень желтою листвой Дороги бережно прикрыла… Протоки были чисты, холодная вода мягко стекала с весел. Никли жухлые стебельки с редкими ягодками клюквы, точно шептали: - Сентябрю конец. Бабы уже должно быть развесили бадейки с клюквой в подполье. Первые морозцы клюкву вроде сластят и мягчат. Руки невольно притягивали стебельки, чиркающие по борту плоскодонки, но манящие огоньки ягод не приносили сладости. - Ну и кисла! - то и дело кто-нибудь выговаривал и снова тянул стебелек. Вокруг неоглядная, невозможная красота. Природа пишет свои пейзажи в таком совершенном колорите, что сердце замирает и приостанавливает свой ход. А запахи? Горьковатые - жухлой травы, кисленькие - хвои, сладкие - каких-то неведомых трав, слегка болотистые - топких проток и наконец - густые свежие большой воды. Озеро зеркально блеснуло, зеркально отобразило поредевшие облака и мелкие голубые лоскутки небес. Юра оглянулся на нас с Геной, а я быстро перевела взгляд с одного лица на другое и невольно улыбнулась: при такой внешней разности их, глаза-то как у младенцев в люльке: голубые бездонно. И краски такой на палитре не найдешь… Кадмий что ли со стронцием рядом? Юра направил лодку к правому, по ходу, берегу, полого спускающемуся к воде. Лесок вокруг выбранного буерака прозрачен. Раскинули синий полог палатки, устроили постели, разместили нехитрую утварь. Мы с Геной оставили Юру колдовать со снастью, и, взяв по корзине и ножичку, потопали за поздними - Вдруг? - маслятами, или опятами, или подберезовиками - пока до ухи! - да за хворостом. Мелкие пологие окрестные холмики, проветриваемые вологодскими зефирами, устланы, почти сплошь покрыты стеблями льна. Его сушили для дальнейшего превращения в русскую драгоценность. - Ну, значит погода не заплачет. … Бабы знают и просто так нагибаться-разгибаться не станут. - И беззаботно, но все же приглядываясь к приметам: там елка с кривой вершиной, а здесь вавилон муравейника, двинулись зигзагами и набрели на россыпь лисичек в теплом мху и даже пяток белых на поляне поддели, приняв их поначалу за черноватые камешки-булыжники. Когда часам к трем вернулись к нашему синему биваку, ни Юры, ни лодки не было. "Ладно, - подумала я, - уха получится завтра, а сейчас я супец сотворю из белых и лисичек". Геннадий наладил костер. Котелок пускал такие сногсшибательные грибные ароматы, что и на другом берегу не усидеть ни с каким спиннингом. Я и рассчитывала на этот ароматный гонг. "Ладно, - подумала я, - щук пожарим завтра, а на сегодня у меня в рюкзаке и тушенка найдется". Гена раздобыл два камня и сковорода, начищенная изнутри до блеска, сверху закопченная на кострах разных широт Советского Союза, примостилась рядом с котелком. Клеенку на бугорок. Скатерку на клеенку, миски, ложки, вилки, чашки. Три пенька рядком подрублены как надо - сидеть удобно. И бутылочка в воде настоялась до нужной прохлады… "А рыбу, - подумала я, - просто в воде оставим до утра. Лишь бы Юра появился, а то картошка перестоит". Юра и появился. В нахлобученном рыбацком плаще и кепке, в резиновых сапогах, с пучком спиннингов. То ли обед, то ли ужин удался на славу. Пяток белых и лисички к ним дали такую лапшу, а картошка, пропитавшаяся мясным соком и костровым дымком так желтела-розовела-золотилась, что мне только и пришлось в пустой котелок сковороду и миски втолкнуть и в бачажок у берега определить. Если что-то и осталось, то уж совсем на скудный рыбий ужин. Когда я посуду в бачажок ставила, заметила, Юрин садок для рыбы пустой. - Да, все таки дождь к ночи будет - сказал Геннадий, посматривая на темнеющее небо в зеркале озера. - Да, ну точно, - поддакнула я, ухватив на темной глади всплески чьих-то жирных хвостов. - Да, клев то вроде был, - поджимая губы и тускнея глазом, говорил Юра. - Мелочь. Чего с ней. Ночь опустилась, как корытом накрыла. И даже вроде звезд не было. А потом так высыпало: и наверху в черноте небесной, и в озере, и гнулушки слева в леске звездно искрят, и костерок последними сполошками играет. Ночью я смутно услышала: кто-то за палаткой дышит или топает, или жует… Повернулась в спальном своем мешке и уткнулась Генуле в плечо. Послушала-послушала: оба спят не пробудно, дышат ровно и могуче, как космонавты… А за палаткой?! Да пусть! Не единорог же. И второй раз позже пояснее проснулась. Холодновато стало. В палаточном оконце серело. Юра осторожно, стараясь нас не разбудить, шнуровку на "двери" распустил и выдвинулся в утро, запахивая поплотнее рыбацкие одежды. "На зорьке, если не станет клевать? То?," - обеспокоено поразмышляла я и снова провалилась в сладкий озерный сон. - На зорьке дождик брызнул, - бурчал Юра, выскакивая из лодки к утреннему чаю… А у меня была припасена, и коробка с десятком яиц. На всякий случай. И пяток помидор. И пучок петрушки. Омлет по-грузински на сковороде, отчищенной за ночь трудягой водичкой. Мы завтракали и обсуждали, когда двинемся назад. - Чтобы к Москве засветло. А там уж ничего… Лодке на обратном пути не стало тяжелее: тайные припасы кончились, улова не получилось. Мой дорогой муж не рыбак, и я ни на одном море, озере, реке никогда не позволила себе иронии по этому поводу. Ну, и что Ладога, Онега река Урал или густые воды Азовского моря! Ну, не рыбак. А вчера - сегодня? Мало ли что думает рыба, не привыкшая к новым для нее мормышкам. Зато все другое было замечательным. Перекаты льна. Светлые леса. Черные камушки белых грибов. Лисички! Рыжие по зеленому мху. Разве я плохо накормила мужиков? Юре всегда нравится моя еда. Что уж говорить о Генуле. А про рыбу мы и не вспоминали. Пусть. Весла перекатывали масляные валики воды, туги капли свинцово падали и тут же зеркало озера восстанавливалось, и мы так и плыли по кудрявым облакам, по вершинам деревьев. И вдруг из той самой "нашей" протоки, куда мы держали обратный путь, вынырнуло плав-средство с рыбаком. Юра даже бросил весла, а Геннадий перестал указывать: - Влево, еще левее… Рыбак в треухе и телогрейке, судя по всему не первый силач и громила в округе, а скорее наоборот, попыхивая окурочком плыл… в ящике. Плоский ящик с вынесенными ручками-палками-жердями. Вроде бы простенькое приспособление как бы для переноски песка. Греб он одним веслом с двумя лопатками на концах. Слева, справа. Плеск, плеск… И вроде бы на нас не смотрел, и даже не замечал и … -Здрасть, - не крикнул, не буркнул, а просто скороговоркой вдвинул собранные согласные в мир. Гласных как бы и не существовало. Мы, остававшиеся в изумлении, так же промычали подобное. В ту минуту, когда наша лодка поравнялась с плав-средством, и даже уже миновала, рыбак легко и метко швырнул то ли леску, то ли шнурок, веревку… и вроде на конце этой гибкости никакой металл не блеснул. Швырнул. Мы все трое, завороженные прикованные, чуть не падая из лодки, наблюдали. Через минуту-полторы рыбак стал выбирать свою уду и на конце ее трепыхалась "серебром, как жар горя" увесистая гладкая рыбина. Он, не сплевывая окурочка и не глядя на нас, швырнул рыбину куда-то себе под ноги и тут же запустил гибкое орудие в полет, таким же манером достав вторую рыбину … и третью. Плав-средство при этом двигалось по течению от протоки, а мы в своей лодке - к протоке, и расстояние между нами превращалось в Босфор и Дарданеллы. Мы посмотрели друг на друга, отчасти с недоумением, отчасти с восторгом, и одновременно расхохотались. Смеялись до коликов, до судорог, остановившись в конце концов от разумного предположения перевернуться. А тогда сушится - я! Юра отсмеявшись, крепко взялся за весла, и вдруг задумчиво и как то по-новому оглянулся кругом, словно вышел из черного елового мшистого леса на светлую поляну. С таким умиротворенным просверленным лицом он оглядывал, остающееся за ним, озеро, начинающуюся впереди топкую протоку, кустики поредевшей, даже за ночь, клюквы, деревья, уходящие от нас. А уж глаза его сияли такими ясными светочами, вобравшими не только этот оставляемый нами озерный мир, но и еще что-то в нем происходило такое, чему я своего понимания в ту минуту не нашла. А потом размышляя здраво, нашла слово: озарение… Марфа Савельевна скромно не спросила нас об улове, но, явно с удовольствием поглядывая, как споро мы уложились в "Жигуленок", приговаривала: - Москвичи как приедут зачумленные, а день-ночь продышутся в нашей чистоте, и - люди… Бог в помощь! Приезжайте! - и долго еще помахивала нам ладонью, сложенной лодочкой. Выезжая на асфальт, Геннадий остановился, всматриваясь налево и тут из-за моей спины протянулась Юрина рука с букетиком из нескольких мелких осенних глазастых ромашек, таких живых, нежных, простых и настоящих, а в середине среди зеленых былинок звонкой капелькой горела красная ягодка клюквы. - Ой, какая красота! - Вырвалось у меня. - Спасибо, Юрочка! Чудо! - Знаете, - сказал Юра голосом и твердым и мягким одновременно, - оказывается чудесное должно быть простым, - и задумчиво, и судя по интонации внутренне собранно и даже затаенно, повторил. - Все сложное надо приводить к простоте… … В 1973 году на Луне появился Луноход, посланный туда сильным и славным государством, созданный сильными и славными людьми. Удивленный мир долго повторял: - Надо же! Такой простой… Саида Сахарова
|